Огненная дева - Страница 45

Лео сидел на корточках между обоими принцами и мог прежде всех заметить приближающихся.

– Тише, папа! Мы взорвем колдунью на воздух!.. – выговорил он почти шепотом и не отводя глаз от огня.

Одним прыжком очутился Майнау у веранды; не входя на ступени, он нагнулся и пальцами загасил пламя свечи. И когда поднялся, то был бледен как смерть; герцогиня же истерически рыдала, опустившись на руки фрейлины. Однако она тотчас же оправилась.

– Принцы сегодня лягут спать без ужина, а завтра в наказание не будут кататься верхом, господин Вертер! – приказала она строго, в то время как Майнау сильно журил Лео и тряс его за плечи.

Лиана подошла и обняла плачущего ребенка.

– Неужели, Майнау, ты и в самом деле будешь взыскивать с него за грехи его прежней наставницы? – спросила она кротко, но серьезно. – Мне кажется, это было бы так же несправедливо, как если бы кто вздумал осуждать народ за подобное жестокосердие, тогда как его систематически поддерживают и даже утверждают в его нелепых поверьях.

Она нежно провела дрожащей рукой по чудным глазам мальчика, которые избежали неминуемой опасности – потери зрения – только благодаря своевременному вмешательству отца. Лицо герцогини приняло тот мертвенно-болезненный оттенок, который уже раз испугал Лиану при первой их встрече в лесу; герцогиня забыла, что ее окружали фрейлина, воспитатель ее детей и он сам, на губах которого так часто появлялась насмешливая улыбка торжества; она видела только, как молодая прекрасная женщина прижимала к сердцу мальчика, а это был его ребенок, его портрет, которому эта равнодушная молодая женщина так спокойно заявляла свои материнские права, – это было невыносимо! Тщательно сдерживаемая ревность охватила ее со всею силою… Она лишь настолько овладела собою, чтобы не вырвать у ненавистной ей особы ребенка своими царственными руками, но зато совершенно изменила роли милостивой и благосклонной повелительницы.

– Извините, моя милая, ваши воззрения так странны, что они столько же идут к моему старому милому Шенверту, как трехцветное знамя, выкинутое на одной из его башен, – сказала она резко, указывая на замок. – Вы извините меня, но, слушая вас, я все время думаю, что это говорит простая гувернантка, какая-нибудь Шульце или Миллер, разве вы так мало цените преимущество носить блестящее имя Майнау?..

– Ваше высочество, несколько недель тому назад я была графиней Трахенберг, – прервала ее молодая женщина, с гордым спокойствием произнося свое древнее, высокоаристократическое имя. – Мы обеднели, и на последних представителей нашего имени падает эта ответственность, но, несмотря на это, я унаследовала право гордиться геройскими подвигами и славным, безупречным поведением моих многочисленных предков и твердо убеждена, что не оскорбляю их, думая и чувствуя по-человечески, а потому и Майнау могут быть спокойны.

Герцогиня гневно закусила нижнюю губу своими маленькими, острыми перламутровыми зубками, а по движению складок ее платья видно было, как она нетерпеливо топала маленькими ножками. Фрейлина и воспитатель принцев заметили эти явные признаки высочайшей немилости.

Пока Лиана говорила, Майнау стоял отвернувшись, как бы собираясь уйти; теперь он оглянулся.

– Ваше высочество, я не виноват, – уверял он, насмешливо прижав обе руки к сердцу. – Я, право, ни при чем, что вы в старом, милом Шенверте услышали такой ответ, – я сам рассчитывал на безответную голубиную кротость. Эта особа с кротким личиком a la Lavalliere обладает не только знаменитым именем, но получила в наследство и славный меч своих доблестных предков – он у нее на кончике языка. Я имел уже случай в этом удостовериться.

И иронически улыбаясь, он пожал плечами. Эта маленькая, блиставшая редким остроумием сцена, в которой каждое слово походило на только что потушенный огонь среди кучки пороху, сопровождалась тихим плачем: храброму наследному принцу очень хотелось полакомиться своим любимым морковным соусом за ужином, а брат его плакал о своем пони, которого не увидит завтра. Как красноречиво ни уговаривал их господин Вертер, они были неутешны; когда же он, видя гнев герцогини, хотел скорее увести их, то жалобный дуэт их превратился в громкие рыдания. Почти в то же время послышался шум колес приближающегося кресла гофмаршала, и скоро он подъехал, бледный и встревоженный. Увидя, что все целы и невредимы, он приказал ловчему, который его вез, остановиться; очевидно, он избегал близко подъезжать к индийскому домику. С ним прибыли священник и Лен, оба также взволнованные, и волнение их еще более усилилось при виде плачущих детей.

– Бога ради, Рауль, что за неслыханные дела творятся тут? – воскликнул старик. – Правду ли говорит Лен, что дети играли порохом?

– Игра имела глубокий смысл, дядюшка. «Лотосу» грозила опасность умереть смертью колдуньи: дети хотели взорвать ее, – отвечал Майнау с полуулыбкой.

– Если бы это случилось шестнадцать лет тому назад! – проворчал гофмаршал, причем взгляд его робко скользнул по бамбуковой крыше. – Но я желал бы знать, как попал к детям порох?.. Кто дал его вам, принц? – обратился он к горько плакавшему старшему мальчику.

– Вот он! – проговорил тот, указывая на ловчего, который неподвижно и почтительно стоял за креслом.

У маленького труса не хватило мужества самому отвечать за свой проступок, а потому он и взвалил его на плечи другого.

– Да ведь это вовсе не правда! – вскричал запальчиво Лео, прямодушие и правдивость которого возмутились против такой лжи. – Даммер вовсе не давал нам пороху; он только был ужасно груб, хотел прибить меня, бранил нас негодяями и говорил, что самое лучшее было бы нас всех самих взорвать на воздух.